Гость “Санкт-Петербургских ведомостей” – председатель Общественного совета Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда Леонид Владимирович Говоров

Гость редакции — председатель общественного совета Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда Леонид ГОВОРОВ.

Нет сомнения, что наступающий год для нашего города — особый. Он пройдет под знаком 80‑летия полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады, которое мы отметим 27 января, а затем и 80‑летия завершения ленинградской битвы, которая произошла 9 августа 1944 года. Для нашего собеседника эти события — часть семейной истории. Леонид Владимирович — внук Леонида Александровича Говорова, которого называют «маршалом Ленинградской Победы». Именно благодаря его полководческому мастерству блокада была сначала прорвана, а затем и окончательно снята. 31 мая 1945 года за разгром фашистов под Ленинградом и в Прибалтике Леонид Говоров был награжден высшим государственным орденом «Победа».

— Леонид Владимирович, не тяжело носить такую легендарную фамилию?

— Конечно, непросто. Фамилия задает определенную планку. Если ты хочешь быть достойным, ее надо держать. Тем более что меня назвали именно в честь моего знаменитого деда. Кстати, мой внук — полный тезка полководца: Леонид Александрович Говоров. Ему семь лет, он ходит в первый класс и про своего прапрапрадеда уже кое‑что знает.

Когда же я учился в школе, то не слышал от родителей каких‑то особенных рассуждений о том, насколько известны наши родственники, какую большую роль они сыграли в истории государства. Конечно, я знал, что мои деды носили высшие воинские звания. По отцовской линии Леонид Александрович Говоров — маршал Советского Союза, по материнской линии Митрофан Иванович Неделин — главный маршал артиллерии. Да и мой отец, Владимир Леонидович Говоров, тоже занимал достаточно высокие командные должности в Советской армии.

Увы, деда я помню очень смутно. Я родился в 1952‑м, Леонида Александровича не стало в 1955‑м. Но у меня остались воспоминания: я у него на руках в кабинете, где много книг. Мне было, по всей видимости, чуть больше двух лет. Отец мне говорил, что подобное действительно вполне могло быть. И у меня есть четкое ощущение, что так оно и было…

Повторю, в нашей семье «значимость» родственников не культивировалась. Я потихоньку, уже будучи школьником, сам узнавал детали их биографии.

Но важно другое: такое воспитание заставляло меня быть целеустремленным и самостоятельным в достижении своих целей. Мне хотелось доказать, что я и сам по себе что‑то стою…

Когда в середине 1990‑х годов мой отец возглавил Российский комитет ветеранов войны и военной службы — преемник соответствующей советской организации — и на протяжении многих лет руководил им, я уже серьезно интересовался страницами истории Великой Отечественной и, естественно, битвы за Ленинград. Вообще отец и его младший брат тяготели к Ленинграду, потому что этот город в судьбе семьи сыграл, несомненно, особую роль.

Пусть даже Леонид Александрович Говоров впервые ярко проявил свои полководческие качества не под Ленинградом, а под Москвой. Он руководил обороной, а затем и контрнаступлением на Можайском направлении. Не самые простые были времена. Но даже после тяжелых и кровопролитных боев под Москвой ситуация на Ленинградском фронте, которым его назначали командовать весной 1942 года, произвела на него очень тягостное впечатление. Напомню, сначала, в конце апреля, он возглавил Ленинградскую группу войск расформированного Волховского фронта, а в начале июня стал командующим Ленинградским фронтом.

И что он увидел? Последствия первой блокадной зимы, первых неудачных попыток прорыва блокады, котел, в котором оказалась 2‑я Ударная армия Волховского фронта… Говоров начал с того, что проинспектировал линию обороны. Знаю по рассказам моей бабушки Лидии Ивановны, его жены, что Леонид Александрович вернулся из этой поездки удрученным. Но в то же время увиденное заставило его принимать меры, которые могли бы эту ситуацию исправить. И ему это удалось.

Хотя в начале 1943‑го, когда готовился прорыв блокады, Леонид Александрович очень переживал…

— Что и эта попытка могла бы захлебнуться?

— Да. Семейное предание гласит, что он говорил: мол, если и теперь не удастся, то лучше уж тогда сразу головой в прорубь… Так что можно сказать, что битва за Ленинград была для моего деда настоящим делом чести.

Точно так же, как делом чести для него было и воспитание своего старшего сына — моего отца. В нашем семейном архиве сохранились письма, которые Леонид Александрович адресовал ему. Что в них? И наставления, и рассуждения. Об учебе, постижении наук, военного дела… Письма не опубликованы, я пока не даю на это согласия: такова была воля моего отца.

Кстати, вот любопытный эпизод: в 1937 году он мальчишкой попытался бежать в Испанию, чтобы сражаться вместе с интернационалистами против генерала Франко. Из Москвы ему с другом удалось добраться до Туапсе, они даже пробрались на корабль. Там их поймали, доставили в столицу.

Отец рассказывал, что он ждал взбучки, но Леонид Александрович сказал примерно следующее: мол, конечно, ты совершил большую глупость, ведь посуди сам, чем ты там мог кому‑то помочь? Ты пока ничего не знаешь, ничего не умеешь. Надо браться за дело только тогда, когда ты уверен, что сможешь его выполнить. А для этого нужно обязательно учиться, особенно если речь о военном искусстве. И если ты что‑то задумываешь, то должен понимать: готов ты к этому или нет? А не поддаваться эмоциям…

В 1943 году, в девятнадцать лет, после ускоренного окончания курсов Артиллерийской академии имени Дзержинского отец отправился на фронт. Он прошел всю войну, Победу встретил в Прибалтике. Командовал в конце войны огневым взводом. Никаких особенных поблажек по причине того, что он был сыном «самого» Говорова, ему не давали. Да и о каких поблажках можно говорить, если он командовал артиллерийской батареей на переднем крае? Он был ранен, но, наверное, судьба все‑таки берегла его.

Кстати, после войны отец очень четко следовал рекомендациям деда. Он не расслабился, как многие его однополчане, радуясь Победе и мирному времени, а продолжал очень серьезную учебу. Окончил Высшую офицерскую артиллерийскую школу, после чего командовал артиллерийским дивизионом, затем — Военную академию имени Фрунзе, еще позже — Военную академию Генштаба. Шаг за шагом шел по военной служебной лестнице, командовал войсками Прибалтийского военного округа, потом — Московского, затем был главнокомандующим войсками Дальнего Востока…

— Леонид Александрович всегда был для него примером?

— Конечно… Причем не только как талантливый военачальник, но и просто как образец чести и порядочности. Поясню, о чем речь. Один только пример. У Леонида Александровича в семейном альбоме было много фотографий, где он был запечатлен вместе с Алексеем Кузнецовым, Петром Попковым и другими руководителями города, ставшими жертвами «Ленинградского дела». Жена, Лидия Ивановна, говорила: мол, мало ли что, давай эти снимки уничтожим, как все сейчас делают, так спокойнее будет. Но Леонид Александрович был непреклонен: нет, ни в коем случае, я с этими людьми работал и во время войны, и после нее, пусть фотографии останутся. Наверное, он понимал, что рисковал, но не допускал мысли, что они враги и предатели родины. И альбом сохранился. Сейчас он находится у меня. А снимки из него можно увидеть в Интернете на сайте «Маршал Советского Союза Говоров», который ведет мой двоюродный брат…

Кстати, в нашем городе есть место, знаковое для Леонида Александровича, да и, наверное, для всей семьи в целом. Он очень любил спуск к Неве у домика Петра, который украшают китайские мифологические львы Ши-Цза. Бывать у них на Пет­ровской набережной ему нравилось еще в 1916 году, когда он приехал учиться в Петроград, на кораблестроительное отделение Политехнического института.

Не случайно говорю «в нашем городе», хотя я по рождению москвич. Сегодня я уже фактически живу на два города: половину времени провожу в Москве, половину в Петербурге. Тем более что являюсь советником губернатора. И, честно говоря, на берегах Невы даже чувствую себя более комфортно. Не знаю, почему. Сложно сказать. Это что‑то личное. Есть какой‑то определенный шарм у Петербурга, которого нет у Москвы. И, конечно, всегда стараюсь бывать здесь 18 и 27 января, возлагать цветы к памятнику деду на площади Стачек и на Пискаревском мемориальном кладбище…

Так вот, о любимом месте Леонида Александровича. Во время блокады он тоже нередко туда приезжал, чтобы просто посидеть на берегу Невы. Возможно, это была ностальгия по студенческим временам. Как‑то он взял с собой моего отца, который в то время уже воевал на Ленинградском фронте. Отец мне говорил, что Леонид Александрович сказал ему тогда: «Чем больше я здесь бываю, тем больше люблю этот город. И тем больше чувствую ответственность за него».

Признаюсь, я тоже люблю бывать на этом «семейном» месте. Наверное, мне это по наследству досталось. Оттуда действительно открывается завораживающий вид: панорама Невы, Летний сад, Троицкий мост, Петропавловская крепость… А напротив Летнего сада, на другом берегу Фонтанки, — Музей обороны и блокады Ленинграда, который уже давно стал частью моей жизни.

Впервые я побывал в нем в самом начале 1990‑х годов — спустя несколько лет после того, как музей был возрожден. Он тогда произвел на меня, честно говоря, очень тягостное впечатление. Недавний спортзал, в котором были достаточно хаотично размещены экспонаты… Я тогда подумал, что мой долг, как внука «маршала Ленинградской Победы», помочь в развитии этого музея. Но реально смог включиться где‑то с 2015 года, когда позади уже была работа и в Московской торгово-промышленной палате, и в Государственной думе.

Вместе с директором музея Еленой Витальевной Лезик мы создали общественный совет, в его состав вошли представители музейного сообщества, известные деятели культуры, ученые. И я полностью погрузился в вопросы развития музея.

— Что вы подразумеваете под словом «развитие»?

— Музей, посвященный событиям блокады и битвы за Ленинград и расположенный на 600 квадратных метрах, — это нонсенс. Поэтому ближайшей задачей было расширение экспозиционного пространства. История непростая, поскольку все соседние здания, которые до начала 1950‑х годов принадлежали музею, теперь оказались заняты ведомствами Министерства обороны. Тем не менее при поддержке губернатора Петербурга нам удалось приступить к решению этого вопроса: порядка 2 тыс. кв. метров со стороны набережной реки Фонтанки нам не так давно передало руководство Военно-морского флота.

Следующий этап был связан с 80‑летним юбилеем прорыва блокады. Глава государства, посетивший тогда музей, поддержал предложение о создании на его базе национального музейно-научного просветительского центра. А это определенно требовало дальнейшего увеличения площадей. Президент обещал посодействовать.

Вот-вот город должен выкупить у военного ведомства еще часть помещений со стороны Гангутской улицы, что позволит довести площади музея до 18 тыс. кв. метров. Фактически это полупериметр всего Соляного городка. Такой площади нам будет уже вполне достаточно, чтобы создать серьезную экспозицию и организовать деятельность национального центра…

Согласно разработанной научной концепции, в зданиях, расположенных со стороны Соляного переулка, Гангутской улицы и набережной Фонтанки, будут музейные залы. Для размещения экспонатов используют и пространство дворов. Со стороны Фонтанки будет расположена научная библиотека — в помещении исторической библиотеки, с сохранившимися старинными интерьерами.

Согласитесь, замысел весьма амбициозный, который сделает музей одним из ведущих в России, да и в мире он будет занимать не последнее место.

— Когда все намеченное может стать реальностью?

— Увы, это произойдет не очень быстро. Сейчас идут рутинные процессы. Разрабатывается ­проектно-сметная документация для корпуса со стороны набережной Фонтанки, затем должна быть проведена экспертиза, утверждена смета, а дальше уже начнутся строительно-реставрационные работы. С некоторым запаздыванием аналогичные работы ожидают корпус со стороны Гангутской улицы.

Надеюсь, что в 2025 году мы вый­дем на строительные рубежи. Все зависит от того, сколько будет выделено денег. Нас обнадеживает то, что есть поручение президента, есть поддержка города. Сколько продлятся работы? Думаю, не меньше двух лет. То есть на открытие первых экспозиций можно рассчитывать в 2027 году.

Хочу подчеркнуть, что мы развиваем музей в первую очередь для молодежи. Чтобы она знала и помнила страницы истории. Хотя просветительская деятельность, которая должна стать одной из важнейших задач национального центра, не ограничивается возрастными рамками.

По инициативе общественного совета мы два года назад на одном из городских телеканалов начали цикл передач «Ленинградский дневник». Он не претендует на глубокие открытия, но дает достаточно ­систематизированные представления. Речь не только о хронологии блокады, это и тематические выпус­ки, посвященные медицине, науке, искусству, правоохранительным органам, экономике, созданию Музея история обороны Ленинграда.

Говорим мы и о тех страницах битвы за Ленинград, которые многим вообще неизвестны, как, например, боевые действия на островах Финского залива Лавенсаари (Мощный) и Сескар, которые преграждали врагу путь к острову Котлин, деятельность Малой дороги жизни, связывавшей Ленинград с Кронштадтом и Ораниенбаумским плацдармом.

И я вижу, что наши шаги по популяризации знаний о блокаде действенны, поскольку чувствую обратную связь. Те, кто видел эти передачи, говорят, что о многом они услышали впервые. Наша цель не в том, чтобы чем‑то удивить, а в том, чтобы благодаря фактам выстроить историю, близкую к реальности. А для этого нужна кропотливая научная работа, а порой даже агрессивное противостояние тому переписыванию истории, которое сейчас происходит.

Кстати, и работа института истории обороны и блокады Ленинграда, созданного два года назад в рамках музея, показывает, что в самых разных направлениях до сих пор остается немало лакун. Это касается промышленности, науки и рационализаторской деятельности, медицины… И сейчас идет активная работа по исследованию таких до сих пор малоизученных страниц жизни осажденного города. Все эти наработки не должны остаться знанием узкого круга академических ученых и специалис­тов. Очень важно на основе таких исследований заниматься популяризацией знаний о блокаде.

Если же говорить о важных направлениях, которые сегодня нужно выдвигать на первый план… Как известно, городской суд Петербурга признал блокаду Ленинграда геноцидом, а Ленинградский областной суд, как и суды во многих регионах России, также признал происходившее на нашей территории во время оккупации геноцидом советского народа.

Настала пора признать правду. В советское время замалчивались многие факты. Когда‑то во имя дружбы народов было негласно решено закрыть глаза на то, что преступления на оккупированной территории Северо-Запада зачастую творились руками советских коллаборационистов, в том числе воинских формирований, сформированных в Прибалтике и на Украине. А в результате память об их кровавых действиях оказалась практически стерта. Возникло впечатление, что ничего такого подобного вообще не было.

Обращаю внимание: город заковали в блокаду представители не менее десятка стран — не только войска Германии и Финляндии, но и добровольческие формирования из Испании, Голландии, Дании, Норвегии… Эти «неудобные» страницы истории оказались в тени ради нормализации межгосударственных отношений. К чему это привело, мы сегодня видим, увы — к подспудной реабилитации в некоторых странах нацизма и нацистских преступников…

Несколько месяцев назад общественный совет Музея обороны и ветеранские организации города выступили с инициативой об установке на Пискаревском мемориальном кладбище памятного знака с уточненным количеством жертв осады города. На плите будет написано: «Фашистская блокада в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов признана геноцидом многонационального советского народа. За 872 дня блокады в Ленинграде погибли более одного миллиона человек». Мемориальный знак будет открыт в памятный день 27 января.